Заранее над смертью торжествуя И цепь времен любовью одолев, Подруга вечная, тебя не назову я, Но ты почуешь трепетный напев...
Не веруя обманчивому миру, Под грубою корою вещества Я осязал нетленную порфиру И узнавал сиянье Божества...
Не трижды ль ты далась живому взгляду - Не мысленным движением, о нет! - В предвестие, иль в помощь, иль в награду На зов души твой образ был ответ.
1
И в первый раз,- о, как давно то было! - Тому минуло тридцать шесть годов, Как детская душа нежданно ощутила Тоску любви с тревогой смутных снов.
Мне девять лет, она...1 ей - девять тоже. "Был майский день в Москве", как молвил Фет. Признался я. Молчание. О, Боже! Соперник есть. А! он мне даст ответ.
Дуэль, дуэль! Обедня и Вознесенье. Душа кипит в потоке страстных мук. Житейское... отложим... попеченье - Тянулся, замирал и замер звук.
Алтарь открыт... Но где священник, дьякон? И где толпа молящихся людей? Страстей поток,- бесследно вдруг иссяк он. Лазурь кругом, лазурь в душе моей.
Пронизана лазурью золотистой, В руке держа цветок нездешних стран, Стояла ты с улыбкою лучистой, Кивнула мне и скрылася в туман.
И детская любовь чужой мне стала, Душа моя - к житейскому слепа... А немка-бонна грустно повторяла: "Володинька - ах! слишком он глупа!"
2
Прошли года. Доцентом и магистром Я мчуся за границу в первый раз. Берлин, Ганновер, Кельн - в движенье быстром Мелькнули вдруг и скрылися из глаз.
Не света центр, Париж, не край испанский, Не яркий блеск восточной пестроты,- Моей мечтою был Музей Британский, И он не обманул моей мечты.
Забуду ль вас, блаженные полгода? Не призраки минутной красоты, Не быт людей, не страсти, не природа - Всей, всей душой одна владела ты.
Пусть там снуют людские мириады Под грохот огнедышащих машин, Пусть зиждутся бездушные громады,- Святая тишина, я здесь один.
Ну, разумеется, cum grano salis2: Я одинок был, но не мизантроп; В уединении и люди попадались, Из коих мне теперь назвать кого б?
Жаль, в свой размер вложить я не сумею Их имена, не чуждые молвы... Скажу: два-три британских чудодея Да два иль три доцента из Москвы.
Все ж больше я один в читальном зале; И верьте иль не верьте,- видит Бог, Что тайные мне силы выбирали Все, что о ней читать я только мог.
Когда же прихоти греховные внушали Мне книгу взять "из оперы другой" - Такие тут истории бывали, Что я в смущенье уходил домой.
И вот однажды - к осени то было - Я ей сказал: "О божества расцвет! Ты здесь, я чую,- что же не явила Себя глазам моим ты с детских лет?"
И только я помыслил это слово,- Вдруг золотой лазурью все полно, И предо мной она сияет снова - Одно ее лицо - оно одно.
И то мгновенье долгим счастьем стало, К земным делам опять душа слепа, И если речь "серьезный" слух встречала, Она была невнятна и глупа.
3
Я ей сказал: "Твое лицо явилось, Но всю тебя хочу я увидать. Чем для ребенка ты не поскупилась, В том - юноше нельзя же отказать!"
"В Египте будь!"- внутри раздался голос. В Париж!- и к югу пар меня песет. С рассудком чувство даже не боролось: Рассудок промолчал, как идиот.
На Льон, Турин, Пьяченцу и Анкону, На Фермо, Вари, Бриндизи - и вот По синему трепещущему лону Уж мчит меня британский пароход.
Кредит и кров мне предложил в Каире Отель "Аббат",- его уж нет, увы! Уютный, скромный, лучший в целом мире... Там были русские, и даже из Москвы.
Всех тешил генерал - десятый номер - Кавказскую он помнил старину... Его назвать не грех - давно он помер, И лихом я его не помяну.
То Ростислав Фаддеев был известный, В отставке воин и владел пером. Назвать кокотку иль собор поместный - Ресурсов тьма была сокрыта в нем.
Мы дважды в день сходились за табльдотом; Он весело и много говорил, Не лез в карман за скользким анекдотом И философствовал по мере сил.
Я ждал меж тем заветного свиданья, И вот однажды, в тихий час ночной, Как ветерка прохладное дыханье: "В пустыне я - иди туда за мной".
Идти пешком (из Лондона в Сахару Не возят даром молодых людей,- В моем кармане - хоть кататься шару, И я живу в кредит уж много дней).
Бог весть куда, без денег, без припасов, И я в один прекрасный день пошел,- Как дядя Влас, что написал Некрасов. (Ну, как-никак, а рифму я нашел.)3
Смеялась, верно, ты, как средь пустыни В цилиндре высочайшем и в пальто, За черта принятый, в здоровом бедуине Я дрожь испуга вызвал и за то
Чуть не убит,- как шумно, по-арабски Совет держали шейхи двух родов, Что делать им со мной, как после рабски Скрутили руки и без лишних слов
Подальше отвели, преблагородно Мне руки раз вязали - и ушли. Смеюсь с тобой: богам и людям сродно Смеяться бедам, раз они прошли.
Тем временем немая ночь на землю Спустилась прямо, без обиняков. Кругом лишь тишину одну я внемлю Да вижу мрак средь звездных огоньков.
Прилегши наземь, я глядел и слушал... Довольно гнусно вдруг завыл шакал; В своих мечтах меня он, верно, кушал, А на него и палки я не взял.
Шакал-то что! Вот холодно ужасно... Должно быть, нуль,- а жарко было днем... Сверкают звезды беспощадно ясно; И блеск, и холод - во вражде со сном.
И долго я лежал в дремоте жуткой, И вот повеяло: "Усни, мой бедный друг!" И я уснул; когда ж проснулся чутко,- Дышали розами земля и неба круг.
И в пурпуре небесного блистанья Очами, полными лазурного огня4, Глядела ты, как первое сиянье Всемирного и творческого дня.
Что есть, что было, что грядет вовеки - Все обнял тут одни недвижный взор... Синеют подо мной моря и реки, И дальний лес, и выси снежных гор.
Все видел я, и все одно лишь было - Один лишь образ женской красоты... Безмерное в его размер входило,- Передо мной, во мне - одна лишь ты.
О лучезарная! тобой я не обманут: Я всю тебя в пустыне увидал... В душе моей те розы не завянут, Куда бы ни умчал житейский вал.
Один лишь миг! Видение сокрылось - И солнца шар всходил на небосклон. В пустыне тишина. Душа молилась, И не смолкал в ней благовестный звон.
Дух бодр! Но все ж не ел я двое суток, И начинал тускнеть мой высший взгляд. Увы! как ты ни будь душою чуток, А голод ведь не тетка, говорят.
На запад солнца путь держал я к Нилу И к вечеру пришел домой в Каир. Улыбки розовой душа следы хранила, На сапогах - виднелось много дыр.
Со стороны все было очень глупо (Я факты рассказал, виденье скрыв), В молчанье генерал, поевши супа, Так начал важно, взор в меня вперив:
"Конечно, ум дает права на глупость, Но лучше сим не злоупотреблять: Не мастерица ведь людская тупость Виды безумья точно различать.
А потому, коль вам прослыть обидно Помешанным иль просто дураком,- Об этом происшествии постыдном Не говорите больше ни при ком".
И много он острил, а предо мною Уже лучился голубой туман И, побежден таинственной красою, Вдаль уходил житейский океан. ______ Еще невольник суетному миру, Под грубою корою вещества Так я прозрел нетленную порфиру И ощутил сиянье Божества.
Предчувствием над смертью торжествуя И цепь времен мечтою одолев, Подруга вечная, тебя не назову я, А ты прости нетвердый мой напев!
________ 1Она этой строфы была простою маленькой барышней и не имеет ничего общего с тою ты, к которой обращено вступление. (Примеч. Вл. Соловьева.) 2 С иронией (букв.: с крупинкой соли) (лат.). 3 Прием нахождения рифмы, освященный примером Пушкина и тем более простительный в настоящем случае, что автор, буду- чи более неопытен, чем молод, первый раз пишет стихи в повест- вовательном роде. (Примеч. Вл. Соловьева.) 4 Стих Лермонтова. (Примеч. Вл. Соловьева.) Комментарии Вконтакте / Facebook |
Вставить в блог
Размещённые на сайте стихи принадлежат их авторам. При их использовании в своих блогах или на сайтах не забывайте указывать автора и ставить ссылку на сайт www.obnimau.ru. Спасибо за понимание :)
При использовании материалов, ссылка на сайт Obnimau.Ru обязательна.
Любые вопросы information > obnimau.ru Реклама на сайте ads > obnimau.ru
Главная 
Стихи классиков 
Комментарии 
Вконтакте
Facebook
Комментариев (0)
